Category: Философия

Вещи могут говорить, не имея голоса. Вещи могут быть одушевленными, не обладая душой. Вещи имеют свою особую силу и свой язык, и возможно, мы не замечаем этого факта лишь по причине его повсеместного присутствия в нашей жизни.
Людям нашей эпохи свойственно видеть в вещи лишь безличный объект, который можно использовать по своему усмотрению. Однако не слыша голос вещей, не слышим мы и зов внутри нас, потеряв душу вещей, не находим и собственную душу.
Вещь не может желать, говорить и действовать — она просто есть. Однако эта ее видимая неодушевленность оказывается одновременно ключом, открывающим для нас давно забытые двери. Ведь именно благодаря молчанию и бездействию вещи бытие проявляется в ней в самом чистом виде.
Бытие не эквивалентно наличию. Сквозь немое присутствие вещи проглядывает вечность. Сквозь молчание вещи начинает говорить то, что молчало внутри нас.
### Заметки по теме
* [О силе мест](https://kolesnik.ru/2010/power-of-places/)

Путь — это движущаяся граница между мирами. Не принадлежа ничему, но все соединяя, она — просвет, где открывается непотаенное — истина. Поэтому у пути нет ни начала, ни конца, как нет его у истины. Чего бы ты ни достиг, всегда будет еще более древняя тайна и еще более далекая цель.
Каждый миг твоего пути скрывает память о тысячах других моментов, историй и мест, и поэтому вмещает все сущее. В тебе течет кровь бесчисленных поколений — людей, зверей, рыб, доисторических существ от самого зарождения жизни. Как невероятно это пересечение судеб, сошедшихся в одной точке! И в то же самое время вся твоя жизнь — лишь малая частица огромного мира, неуклонно движущегося ко все большему и большему единству.
Путь соединяет самое удаленное, не останавливаясь, пока не будет соединено все. Осознание связи всех вещей и действий — это и есть мудрость, та, что была с Соломоном, та, что стояла у рождения мира, та, что освещает каждого человека, приходящего в мир. И если она хоть раз коснулась твоего сердца, ты к ней причастен.
### Заметки по теме
* [Путь силы](https://kolesnik.ru/2008/force/)
* [Путь сердца](https://kolesnik.ru/2008/dreamway/)
* [Путь нельзя назвать](https://kolesnik.ru/2008/dao/)
* [Путь](https://kolesnik.ru/2003/way/)

«Стихия есть феноменальная материя. Вот, скажем, звук есть материальное явление. Оно такое же, как и в том случае, когда по звуку я узнаю подымающийся лифт. Но когда мы в стихии музыки — это особая материя. Материя, но особая. Назовем ее феноменальной. Выбор слова не случаен. Он означает, что стихии — это материальные образования, начинающиеся там, где мы рассматриваем или видим то, что видится соответствующим органом чувств само по себе. Что значит в данном случае само по себе? Нечто, что говорит и не говорит о чем-либо находящемся в самом себе и не указует на что-то, лежащее вне самого себя. Например, звук пианино, который мы слышим, указует, предполагает играющего человека. Значит, в этом случае, если я так звук воспринимаю, он не есть феноменальная материя. И греки сделали такой же странный вывод. Кстати, очевидно, сделали его не только древние греки. Параллельно с ними сделали и индусы, не случайно у них есть священный звук “ом”. Вот я что-то слышу в стихии этого звука и слышу, конечно, другой мир, в отличие от того, который я узнаю, когда звуки являются знаками.

Мечта всегда ищет самого отдаленного, тянется к неизвестному, противополагает себя обыденности, отождествляется с наименее земным. Люди мечтают об открытиях будущего и секретах древности, о неизведанных мирах и исчезнувших культурах, о битвах, приключениях и путешествиях, о небе и вечности, о недостижимых ролях и невозможных свершениях. Мечта разделяет и одновременно стремится соединить разделенное, а потому никогда не кончается, и если ты не сдаешься, ты растешь вместе с ней.
Следуя мечте, ты выбираешь путь. Путь идет мимо всего, дальше и дальше, поэтому путь нельзя назвать. Если ради пути ты оставишь свое сердце пустым, ничто не остановит тебя. Это и есть путь сердца — путь, который соединяет, не останавливаясь, пока не будет соединено всё.
Если ты хочешь быть человеком мечты для других людей, будь для них дальним — следуй своему пути. Живи в джунглях Амазонки, на острове Пасхи, на вершинах Тибета — неважно, буквально или символически. Но где бы ты ни встречался с людьми, будь для них ближним — улыбайся, дари тепло, помогай. Не будь теплохладным. И где бы ты ни жил — помни, здесь обитают боги.

Дискуссии, прошедшие в комментариях к Вершинам и другим заметкам на ту же тему, показали, что в русскоязычной блогосфере и, вероятно, вообще в нашей культуре существуют серьезные препятствия к публичному обсуждению вещей, так или иначе связанных с личными убеждениями и мировоззрением.
Благодаря доступности информации и свободе вероисповедания сегодня почти все уже успели приобщиться к какой-нибудь системе взглядов — традиционным религиям, сектам, восточным практикам, психологическим течениям и так далее. Поэтому у большинства людей есть взгляды и убеждения, которые с одной стороны являются для них основополагающими, а с другой — глубоко неоднозначны, то есть существуют группы людей, с ними категорически не согласные.
В каком-то смысле препятствие понятно: если один из участников дискуссии заявляет о своих религиозных убеждениях, определяющих его позицию, дискуссия кончается, потому что становится понятно, что под одними и теми же словами будут, как под верхушками айсбергов, скрываться совершенно разные смысловые пласты.
Однако на самом деле в каждом случае, когда участники дискуссии не принадлежат к одной субкультуре, происходит совершенно то же самое, только на скрытом уровне. Люди не в состоянии договориться, ограничиваясь фразами: “я думаю ровно противоположным образом”, “у нас разные взгляды, и только”, “я говорю о сфере, где все наоборот, чем в обычной жизни” и так далее (цитаты реальные).
Фактически происходит поляризация общества по мировоззрению (плюс происходящая в сознании поляризация между “миром вещей” и “миром идей”). Она усугубляется тем, что у многих людей в российской культурной традиции очень высоки как страх быть наказанным за свои взгляды, так и нетерпимость к инакомыслящим.
Оставим пока в стороне мысли о том, куда это может привести наше общество, и вернемся к проблеме дискуссий. Какими могут быть варианты выхода из этой ситуации?
а) Не касаться в дискуссии своих убеждений. Но о чем тогда говорить, если самое важное исключено из диалога?
б) Дискуссия не нужна, основные вопросы каждый для себя решает сам, исходя из собственного понимания, передать которое другим все равно невозможно.
в) Всем познакомиться со всеми мировоззренческими системами. Слишком затратно.
г) Переводить все на “язык общечеловеческих ценностей”. Долго и сложно, а многое вообще не переводится.
Выхода, в смысле простого выхода, как мы видим, здесь нет. Причин тому немало, но есть одна, на мой взгляд, центральная. В отличие от западного общества у нас практически отсутствует то, что проскользнуло в комментариях как “личная философия”.

Не то что бы отдельные люди у нас не были склонны к философствованиям, скорее даже наоборот. Однако философия не присутствует в обществе как способ осмысления практической жизни. В советские времена философия была служанкой идеологии, да и вообще думать было небезопасным занятием. С падением советского строя философию вообще стали изучать примерно так же, как смотрят на аквариумных рыбок. Мало кто при этом отдает себе отчет в том, что любое осмысление личного опыта — это уже философия, и ей трудно заниматься без определенной базы, сложившейся на основе опыта понимания, то есть интерпретации для себя, хотя бы самых заметных философских учений.
Философия — это аккумулированный опыт борьбы смыслов. Она сложилась на основе свободной дискуссии и наличие собственного аргументированного мнения в ней всегда считалось достоинством, а не заблуждением, которое нужно искоренить. Именно поэтому она может быть базой, на которой имеет смысл публичная дискуссия, затрагивающая мировоззрения.
Понятно, что создание в прямом смысле слова “личной философии” — дело сложное и доступное не всем, по самым разным причинам. Однако я думаю, что каждому сегодня необходимо хотя бы простое знакомство с людьми, которые внесли значимый вклад в историю мысли, происходящее на фоне осмысления собственной жизни (опять-таки необязательно глобального и всеобъемлющего). Потому что только человек, который приобрел опыт осмысления своей жизни и интерпретации для себя различных учений, способен с уважением принять наличие других точек зрения. Такой человек перестает сливаться со своими убеждениями, потому что понимает, что они могли бы быть и другими по форме, во многом оставаясь теми же по содержанию. У него возникает своего рода уважительная дистанция, в том числе и по отношению к собственным мнениям.
Я думаю, что чтение книг по философии не менее полезно, чем чтение книг по маркетингу, успеху, личному развитию и так далее. Иначе рано или поздно у человека возникнет вопрос “Зачем это всё?”, для ответа на который может просто не хватить потенциала, и тогда личное развитие, к которому он так стремился, закончится. Потому что потенциал роста зависит от способности быть гибким, не деформируясь, а гибкость — это свойство мышления, тренированного на “крайних вопросах”, которыми и занимается философия.
С практической точки зрения знакомство с философией в сознательном возрасте, по-моему, не стоит начинать с чтения классиков — Платона и Аристотеля. Лучше прийти к этим авторам уже несколько подготовленным. Лично мне кажется, что хорошим введением в греческую философию была бы книга Мераба Мамардашвили “Лекции по античной философии”, так же как его книга “Картезианские размышления” может быть введением в философию нового времени. Дальнейший выбор конкретных фигур обычно происходит путем трудно осознаваемых субъективных предпочтений. Единственные аксиомы здесь — во-первых, необходимость непредвзято и с уважением относиться ко всем без исключения авторам, какими бы злополучными ни были их учения, а во-вторых, необходимость со временем провести для себя границы, в которых эти учения имеют смысл.

Ссылки по теме:

Философский штурм

Мечту и реальность обычно считают вещами противоположными. Мечта – это наивный миф, который суровая реальность опровергает.
На мой же взгляд только мечты и реальны. Для того, чтобы в этом убедиться, проведите небольшой эксперимент. Выберите свободную минуту и постарайтесь вспомнить себя, каким вы были лет пять назад. Вспомните, что вы говорили, кем представлялись, как описывали свои достижения…. Я лично, проделав это опыт, не мог удержаться от улыбки. А теперь давайте экстраполируем этот момент в будущее. Нет сомнений, что еще через пять лет вы теперешний будете казаться себе будущему столь же наивным.
Все, что у нас на самом деле есть, — это наша молодость, сколько бы нам при этом ни было лет. Все, что у нас есть – это то, чего у нас нет: наша жажда (да простит спрайт), интерес, мечта.
Поэтому неправильно говорить, что мечта и реальность – разные вещи. Не менее неправильно, чем заявлять «Мы делаем мечту реальностью». Только мечта и реальна, поскольку она побуждает к действию. Проблема лишь в том, что разные мечты мотивируют по-разному.

Быть первым, богатым, известным не мотивирует, потому что не затрагивает человека изнутри. Не может быть такой мечты – быть богатым, это абсурд. Это как дилемма Станиславского — любить искусство в себе или себя в искусстве: второй путь никуда не ведет. Отсюда, кстати, хороший способ отличить настоящую мечту от ложной: спросить себя, что именно, мечтая, вы себе представляете. Если себя же, пусть и облеченного какими-то пафосными атрибутами, — это не мечта, а иллюзия.
Каждый создает свою мечту сам, однако лишь немногие делают это осознанно и с достаточной смелостью. А между тем чего-то добиться можно, только если позволить себе мечтать так, как будто всё в этом мире зависит только от тебя.
И, конечно же, мечты нужно исполнять. Если у вас есть мечта, начните действовать сегодня, даже если она кажется вам невероятной.
Ведь мечта – это и есть то, чего нет. Стремление к большему. А достижение этого большего – в свою очередь, условие возможности ещё большей мечты 🙂

Мое любимое чтение – этимологический словарь русского языка Черных. Вчера пришло в голову посмотреть, какая этимология у слова «свобода».
Оказывается, «ода» – это суффикс (как ягода), а корень – «сво» (индоевропейское sue-) – тот же, что и в слове «свой». В старославянском языке с этой основой существовало еще слово «свобство», означающее «личность», «лицо», и «собство» – «свойство» и одновременно «общность». Таким образом, пишет Черных, «с понятием о свободе с самого начала связывалась идея принадлежности к своему коллективу, своему роду, племени, к своей народности — словом, к своим».
Основа свободы – в осознании личностью своей принадлежности к обществу не просто равных, а еще и «своих». В отношениях с которыми возможны, наверно, вольности, но невозможны анонимность, игнорирование их интересов или насилие. Кажется, современное общество очень далеко ушло от этой темы. Но может быть, она снова вернется, когда интернет снова превратит мир в деревню – на этот раз глобальную. 🙂

Существует довольно много примеров того, как сны повлияли на человеческую историю. Помимо всем известного сна Менделеева, были еще сон Кекуле про бензольное кольцо и сон Нильса Бора про структуру атома. Все эти сны похожи в том смысле, что дали толчок научным открытиям, предложив некоторую структуру, помогающую понять физические явления. Cон Декарта, который он увидел в возрасте двадцати трех лет, на первый взгляд выглядит иначе: кажется, что там не было прямого ответа (как не было, впрочем, и конкретного вопроса). Однако именно этот причудливый сон изменил историю западной цивилизации, заложив основы современного научного метода.
Содержание сна было записано в не дошедшем до нас дневнике сновидений Декарта, носившем название Olympica. К счастью, сон был пересказан биографом Декарта Адриеном Байе. Те, кто владеют французским, могут прочитать его здесь. На других языках я нашел только неполные тексты (русский, английский 1, 2).
Вот как интерпретирует этот сон Мераб Мамардашвили, который много изучал Декарта:
«У Декарта мышление складывалось как продукт последовательного ряда медитаций, в том числе и в знаменитом сне 10 ноября 1616 года.
Ему снилась книга как некая scientia mirabilis — некая изумительная наука, являющаяся суммой всех наук, и комментаторы это нередко называют “Энциклопедией”. В действительности же Декарту снилось, что существует некая внутренняя подспудная гармония, связывающая все вещи таким образом, что можно, не зная их все, но уцепившись за одну из них, пойти правильно. […] Cам мир устроен по таким не осознаваемым мною законам, что эти законы позволяют мне в локальной темной точке совершить акт, для которого потребовалось бы знание всех законов мироздания, а я не зная их, тем не менее акт совершаю. Значит, есть какая-то помощь со стороны мира, или, как выражается Декарт, — catena, цепь, подобная лестнице Иакова, который взбирался по ней на небо, к Богу. И вот именно это снится Декарту, а вовсе не энциклопедия в нашем теперешнем понимании.» (Эстетика мышления, беседа 14).
Таким образом, мы видим, что, оказывается, и здесь, как и в случаях со снами других ученых, речь идет об определенной структуре, которую Декарт называет catena mundi – «мировая связь», связь всех вещей. Концепция такой же глубины, как и знаменитое cogito ergo sum, но гораздо менее изученная. Между тем, если разобраться, именно она лежит в основе научного метода и возникшего на его основе современного представления о мире.

Заметки по теме:

• Спать как на работу
• Катена

Каждый писатель стремится к тому, чтобы написанное им вызывало интерес и находило отклик у других людей, то есть было универсальным. Однако хорошо писать можно лишь о том, что волнует лично тебя, принадлежит твоему внутреннему миру, – об уникальном. Но как и почему тогда это поймут другие?
При этом человек и сам до конца не знает, чем он уникален. В каком-то смысле он уникален скорее вектором своего роста, чем тем, что у него уже есть. Поэтому невозможно прийти к предметному знанию своей уникальности и это знание как-то использовать.
Однако похоже на то, что, чем более личные мысли и чувства выражает автор, тем более волнующими и интересными для других, то есть универсальными, они становятся. Волнение, вещь глубоко личная и иррациональная, в которой обычно видят помеху объективности, может оказаться критерием универсальности и подлинности написанного.
«У Канта есть одна очень странная фраза, – пишет Мамардашвили. – Она настолько гладко и афористически выполнена в языке, что именно из-за ее красивости мысль не задерживается, соскальзывает с фразы и мы идем дальше. Фраза такая: «Душа (не речь), исполненная чувства, есть величайшее совершенство». Под «преисполненностью чувств» Кант, конечно, не имеет в виду чувствительную душу. Он имеет в виду состояние человека, который максимально долго находится в напряжении, в состоянии интенсивности восприятия и концентрации мышления. Кант понимал, что само явление души, полной чувств, в мире есть чудо и невероятное событие. Ведь часто там, где мы должны мыслить, мы тупо стоим перед вещами и смотрим на них. Или стоим перед людьми, встреча с которыми должна нас взволновать (они обладают качеством, которое абстрактно должно быть координировано с волнением в нас), – а в нашей душе пустыня, ничего не возникает.» («Кантианские вариации»).
Однако волнение бывает разного качества. Остросюжетные книги или фильмы вызывают интенсивное, но низкокачественное волнение, особенно если вы уже миновали подростковый возраст. О подростковом возрасте я вспомнил не случайно. Перечитывая приключенческие книги, которые я читал тогда, я обнаруживаю, что совершенно не помню подробностей сюжета, даже самых драматических. В памяти, как я уже когда-то писал, надолго остаются лишь вещи совершенно беспредметные, не имеющие отношения к сюжету, – остаются состояния. И почему-то эти состояния являются продуктивными.
Сюжет, при всей его драматичности, – не более чем средство удержания внимания. Концентрируясь на сюжете, мы просто облегчаем для себя переход в продуктивную реальность, но этот способ перехода – лишь один из возможных и им слишком часто злоупотребляют (отсюда, я думаю, знакомое многим ощущение пустоты после просмотра голливудских фильмов, где происходит банальная и полная подмена реальности сюжетом).
«Черный квадрат» Малевича – это декларация радикального отказа от сюжета в живописи. В литературе, помимо столь же радикального Хлебникова, можно вспомнить Пруста, у которого сквозь не несущий никакой нагрузки сюжет постоянно просвечивают состояния автора, рождающие посредством какого-то резонанса волнение, совершенно непохожее на сюжетный адреналин.
По привычке, вызванной не в последнюю очередь доминированием сюжетного искусства, мы представляем себе и жизнь, в том числе свою собственную, как такую вот историю, в которой смысл складывается из обстоятельств сюжета. Отсюда пустые надежды до гробовой доски и наивный авантюризм людей, рассчитывающих не на свой труд, а на неожиданный благоприятный поворот колеса фортуны. Отсюда же бесконечный и по большому счету лживый storytelling в бизнесе.
А в реальности всё иначе – есть лишь мечта, о причастности которой говорит волнение, и путь, начало и конец которого скрыты от наших глаз.

В последнее время участились крамольные разговоры о закате брендинга. Поскольку я работал креативным директором одного брендингового агентства, они вызвали во мне горячий отклик.

Прежде всего, для того, чтобы говорить о смерти брендинга, надо определиться с тем, что мы под этим понимаем. Как может, например, умереть то, что, по мнению некоторых, в России еще не родилось?

Далее, имеем ли мы в виду под смертью брендинга вымирание вида в процессе эволюции технологий изымания денег у наивных, но жадноватых производителей? Или устаревание концепции брендинга как инструмента продаж наивным и мечтательными потребителям? Или речь идет о том, что большинству людей, которому вообще-то дела нет до туманной сущности брендинга, просто надоело это имя?

Марсель Пруст, кстати, красиво говорит о власти имён: «В определенном возрасте мы достигаем того, что имена воспроизводят перед нами образ непознаваемого, который мы в них заключили».

То есть, мы сами вкладываем в имя мечту и сами же её покупаем. В этом смысле брендинг – разновидность манипулятивных технологий. (Производителям это льстит). Попытка создать некую эфемерную, но осязаемую сущность, которая замыкала бы на себе мечты потребителя, заменив реальность аутизмом наедине со своими крошечными представлениями о счастье (богатство, статусность и т.д.). Однако с концом массовой культуры такой подход становится всё менее актуальным. Причем движение идет не только в направлении возрастания индивидуальности, за которым бренды в силу своей неповоротливости не поспевают, но и в направлении большей социализации. (Тема cluetrain про общение и умные рынки).

Почему-то многие люди до сих пор считают, что индивидуальное и социальное – вещи противоположные. А вот Тейяр де Шарден еще в середине прошлого века говорил о том, что они конвергируют: «Было бы неточным сравнивать элементы ноосферы [т.е. людей] с анонимными и взаимозаменяемыми частицами газа. Они больше похожи на в высшей степени специализированные клетки организма, каждая из которых занимает (и только одна и способна занимать) определенное ей место. Это значит, что совершенство и полезность каждого ядра энергии человечества по отношению к целому в конечном счете зависит от того, что есть наиболее уникального и непередаваемого в достижениях каждого.» («Энергия Человечества»).

Короче говоря, в социальном смысле брендинг – это, к сожалению, как пишет Маклауд, ЭГОлогия, не экология.

Теперь о закате брендинга как технологии изымания денег. Адепты брендинга представляют его точной наукой, чем-то вроде античной астрономии (т.е. астрологии), – правда, овладение этой наукой требует многих лет усердного труда и медитаций и потому доступна она лишь немногим избранным. Наших производителей такое положение дел пока устраивает, потому что они устали от дикого рынка и готовы отдаться геометрии продаж и гармонии небесных сфер даже за астрономические суммы. Но слишком долго это продолжаться не может. По большому счету брендинг обречен с тех пор, как появилось слово «брендировать» (и даже «брендироваться»). Если все спешно начали «брендироваться», значит, цена на это самое брендирование скоро неизбежно упадет, а следовательно, самые сметливые уже ищут новые ниши.

Само слово «бренд» при этом вряд ли уйдет из лексикона. Потому что существует еще и такое измерение бренда как уникальность и внутренняя цельность. Мы говорим «человек-бренд», имея в виду именно это. И не случайно применительно к человеку слово «бренд» имеет больший смысл, чем применительно к стиральному порошку, как бы ни старались брендисты наделить этот порошок человеческим характером. (Лично мне все эти добрые до ушей персонажи с упаковок кажутся совершенно инфернальными существами, – так и видишь, как они злобно хихикают и выпускают когти, когда зрители отвернулись).

Так вот, люди-бренды, – а представьте себе, что брендинг, развиваясь в этом направлении, станет когда-нибудь дисциплиной приобретения характера. Невероятно? Но ведь на самом деле так оно и есть – только сейчас брендисты пытаются наделить бренд характером искусственно. Если пойти с другой стороны и создать сообщество, обладающее характером, то такое сообщество и будет брендом. Вместе со всей своей продукцией.