Category: Фрирайтинг

Как это иногда бывает непросто — позволить вещам просто быть, событиям — случаться, времени — течь… Позволить себе быть собой, перестать контролировать, нажимать на кнопки, обдумывать планы… Перестать быть озабоченным делами и деньгами, начать заботиться о тех, кто рядом. Перестать оценивать и рассчитывать. Остановиться, выйти на свежий воздух и посмотреть на небо.
Небо — оно одно присутствует в любом пейзаже и остается тем же самым на протяжении веков, а потому оказывается мостом, по которому можно перейти к любой точке истории человечества, и значит, к вечности.
Необходимость оставить дела в покое кажется тяжелой обязанностью, пока не сделаешь этого, чтобы вдохнуть полной грудью и рассмеяться о того, как я мог забыть, что значит быть свободным. И разве не написано: “Раздай все и следуй за мной”, — откажись от контроля, чтобы стало возможным чудо.
Контроль — это иллюзия того, что ты определяешь реальность. Пока это так, возможно лишь завоевание реальности, война с ней, и невозможен мир, потому что мир — это принятие.

Время летит все стремительнее… и учитывается все точнее. Какой контраст с древними инструментами измерения времени, которые еще были соразмерны человеческому миру. Продолжительность часа у древних римлян различалась в разные периоды года, потому что исходной единицей времени был световой день. Клепсидра, самые распространенные часы античности, была просто сосудом, из которого вытекала вода. Насколько правдивее это представление о времени по сравнению со стрелками часов, бесконечно бегущими по кругу, или немыми электронными цифрами. Все, что у нас осталось, это моменты обнуления, — полночь и новый год. Миг, когда снова оживают все глубокие символы древности и нашего собственного детства. Волшебство предновогоднего времени все еще помогает нам в такие моменты смотреть дальше и мечтать сильнее.
Привычка к постоянному наличию всего сущего в режиме “готово к употреблению 24х7” вытесняет из сознания ощущение чуда. Мы теряем понимание того, что значит забыть и вспомнить, потерять и найти, умереть и воскреснуть. Где прячется забытая до срока мысль? Где ждут последнего суда души умерших? Где-то там, в зазоре между стрелками часов, пока длится гул колоколов, возвещающий переход от старого к новому, забвение и новое начало.
Как удивительно, что я, взрослый, занятой человек, нахожу неподдельное удовольствие в этом бумагомарании о старом и новом, в этой избыточной тоске по чуду, вместо того, чтобы действовать… может быть потому, что “действовать” сегодня часто означает приводить мир в состояние все большего наличия — и все меньшей осмысленности. Ирония в том, что для действия нужна живая, творческая энергия, которую оно само неспособно генерировать — та самая, что рождается из ничего в зазоре между стрелками. Только от нас зависит, на что она будет потрачена — на кручение колеса великой иллюзии или на выход из нее.

Мирно журчит мотор. Автобус трогается, гудя соседскими разговорами. За окном стелется асфальт, слегка припорошенный свежевыпавшим снегом. Первый снежный день в этом году выдался сухим и холодным. Жгучий ветер мгновенно сдувает падающий снег, оставляя лишь серебряный налет на газонах и крышах.
Каждую осень, когда идет снег, я вспоминаю о давнем празднике, который когда-то сам себе придумал. Праздник первого снега. День конца летней суеты, день начала зимы, в древности — времени, когда старые дороги становились непроходимыми, а замерзшие реки открывали новые пути.
Мы выезжаем из города. Снегопад становится все гуще, хлопья — весомее, белое покрывало на земле — плотнее. Праздник первого снега. Наверное, все-таки сегодня. На фоне темно-зеленых елей густой летящий снег выглядит из окна автобуса точь-в-точь как волшебный снегопад внутри хрустального шара.
Белые вихри закручиваются хороводами, их танец ускоряется, снежная пелена, густея, скрывает контуры деревенских домов, прячет кромку лесов на горизонте, сливается с небом и землей в одно сплошное белое полотно. Земля наконец получит желанный отдых. Как же давно я не видел снега! Как мог я забыть о его суровой, спокойной красоте и втайне желать, чтобы лето никогда не уходило?.. Я не умею с легкостью отпустить свои дела, дать им просыпаться сквозь пальцы и растаять, как снег в ладонях. Но для того, чтобы обновляться, жизнь должна замирать на время. Все движение должно прекратиться, все звуки — замолкнуть, все связи — оборваться, всякое зерно — замерзнуть и умереть без надежды на воскресение, всякий свет — погрузиться во тьму, из которой он вышел. И когда падет последний защитник света, из самой глубокой глубины засияет новый, неведомый свет.
Все, что имеет конец, получит новое начало, а то, что никогда не кончается, — это либо Бог, который умеет быть безгранично малым, либо иллюзия, которая никогда и не существовала по-настоящему.
Мы доехали. Снегопад закончился, выглянуло солнце. Праздник первого снега состоялся.

Живя в Европе, невозможно не путешествовать. Путешествием становится даже самая обычная поездка в соседний город: расстояние измеряется не километрами, а самобытностью мест, встреченных на пути. По дороге я проезжаю десяток деревень, многие из которых по возрасту сравнимы с Москвой. Мимо проплывают холмы и горы, реки и пруды, поля и леса. Сменяют друг друга времена года, меняется облик земли, а дорога, проложенная в незапамятные времена, вьется все так же. Непроходимые дубовые леса, где, по рассказам Плутарха, обитали светящиеся птицы герцинеи, безжалостно вырублены славянами и немцами. На месте бывших болот раскинулась гигантская сеть прудов, построенных ренессансными мастерами. И только геометрия земли — формы долин и холмов, контуры гор и русла рек — остается почти нетронутой с давних времен. Все те же невидимые линии соединяют вершины самых высоких гор — линии, на которых когда-то стояли кельтские святилища, а теперь высятся христианские храмы, последние хранилища священного, еще скрывающее в своей пустоте древние секреты, забытые современными людьми. Знающий глаз различит здесь и бурлящие воды реки Иордан, закованные в золото баптистерия, и дорогу на Голгофу, ведущую по периметру храма, а статуи святых расскажут всю историю последних двух тысячелетий — от безумств Нерона до трагедий второй мировой войны. Но все это скрыто от бездумного взгляда туриста, зашедшего сюда пощелкать камерой. Мне пора выходить.

Фрирайтинг сродни случайному стимулу — мы ждем идей, но сознание пустует, и тогда мы начинаем с любой точки, пока не проскочит искра.
Удивительно, всего четыре строки — и вот уже из ничего появляются старый как мир символ, возникает сама собой речь и уже что-то передает, глубокое и, возможно, не совсем то, что я хотел сказать, а что-то более подлинное, и вот тут-то вопрос: ловить возникающие мысли или удерживать направление? От этих простых выборов ведь и зависит итоговый смысл.
Вопрос вот в чем, вот эта, как выражается Мамардашвили, феноменальная материя, — реальность, которая сама себя показывает и которая всегда правда, — есть ли это по сути то же явление, о котором Павел говорит: “Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными”? Дух говорит в нас и просит о том подлинном, что нам на самом деле нужно, — и именно потому нам всегда дается то, о чем мы просим на самом деле, — дается хлеб, а не змея и не камень, хотя просим-то мы, может быть, в лучшем случае о камне, — о владении бременем, которым является, например, богатство.
Эта реальность, которая всегда верна, эти наши желания, которые всегда будут исполнены, — насколько они совпадают с содержанием нашего сознания или хотя бы насколько с ним совместимы? Как понимать, сбывается ли во мне то лучшее и подлинное, на что я способен, или же я всего лишь вижу то, что хочу видеть, — учитывая, что правда в итоге определяется из будущего? Не случайно в средние века такое значение придавалось моменту смерти как финального выбора, определяющего задним числом всю человеческую судьбу. Но не делаем ли мы тот же самый выбор каждую минуту, выбирая уныние или надежду, бездействие или инициативу, обиду или прощение? Ведь наше сознание мерцает, каждую секунду перестая существовать и снова возвращаясь к жизни.
### Заметки по теме
* Случайный стимул

Сумерки. Только три месяца отделяют меня от длинных декабрьских ночей, во тьме которых зажигается свет нового года. Лето прошло интенсивно, но как-то бестолково.
Проблема с интенсивностью и полнотой жизни во-первых в том, что мое сознание почти всегда фрагментировано. Я не живу полно просто потому, что в настоящем моменте не осознаю себя и происходящее со мной в полной мере. Полнота требует времени, работы по осмыслению, понимания, которое дополняет или даже создает реальность.
С другой стороны, я не осознаю того, что полная жизнь всегда присутствовала в моей истории, потому что я прошлый всегда неполон по отношению к настоящему моменту. Иногда я удивляюсь тому, кем я был 20 лет назад, когда знал, видел, понимал так мало. И все же я жил полной жизнью уже тогда, хотя и был только маленькой частью себя нынешнего. Точно так же я вдыхал свежий предвечерний воздух и вспоминал себя прошлого, и эта неизменная часть меня, может быть, во всем этом самое интересное.
Два измерения полноты — полнота перспективы, опыта, мудрости, и полнота присутствия в настоящем. Одно не заменяет второе.

Сегодня я никуда не спешу. Воскресенье — это день неделания, день, когда не нужен результат, и даже процесс не нужен, все происходит само собой и безо всякого “зачем”.
Быть честным — вот единственное, что на самом деле требуется во время фрирайтинга… и в воскресенье тоже. Честное неделание — это в том числе и делание, но без привязанности к результату: ведь само выполнение закона о неделании уже являлось бы деланием.
По воскресеньям я часто работаю в саду, но это все равно неделание, потому что я зарабатываю на жизнь совсем другим. Долго объяснять, чем же я зарабатываю. Среди воспитанных людей не принято распространяться о деньгах, а еще о сексе, политике и религии. Интересно, что религия попала в этот список. В наше время бывает стыдно признаться другим, что мы не являемся всемогущими, полностью автономными, самыми компетентными, ни от кого не зависящими в этом мире.
Мы посадили слишком близко эти два куста облепихи, но зато они действительно похожи на пару. Мальчик выше и шире, и он словно обнимает девочку, закрывая ее от ветра и излишнего солнца. Может быть, одна из ролей мужчины в браке в этом и заключается — принимая реальность как она есть, защищать супругу от ее избытка, от излишней рациональности, которая могла бы повредить ее природе. Ведь солнце и правда — синонимы.
### Заметки по теме:
* [Фрирайтинг](https://kolesnik.ru/2009/freewriting/)