Лазурь утреннего осеннего неба. Слова просыпаются нехотя, застывшие, словно подернутые морозной коркой неопавшие листья. Мое сегодня — о чем оно? Серебристо-голубоватый иней, и поблекшая зелень лугов тоже отдает синевой, и синева простерлась над головой, от лазури до аквамарина. Полет птиц — две крошечные тени в утренней сини, и длинные тени деревьев, и бегущая синеватая тень моего поезда.
Мне бы хотелось, чтобы мысли пришли в порядок, но они — о свободе, о торжестве большего над нашими планами, о том, что все — так, как оно есть, пока я лишь догоняю тень своего поезда, пока не уловлю то единственное настроение, с которым только и можно прожить этот день. Фрирайтинг как форма дивинации, книга перемен, история души, алмазная книга, по которой был сотворен мир. Если только познать ее закон — но он о том, что нет никакого закона, и плана, и правил тоже нет, а есть тайная сила в моем взгляде, и это она творит мир.
Как синее лазурное небо пробивается сквозь кроны сумрачных елей, так же правда просвечивает среди мыслей, которыми полнится ум, говоря: “не то”. Голубизна влажной асфальтовой дороги на переезде. Этот синий оттенок у мокрой травы, на которой только что лежал ночной снег. Голубизна снежной пудры на вспаханной земле. Темно-синий далеких холмов, подсвеченных осенней бронзой. Синий — цвет правды, краска, которая особенно ценилась в древности, потому что ее трудно было добыть. Правда, которая далеко, которая редка, всегда не то, не здесь, и это роднит ее с мечтой.
Первый раз в жизни вижу, как листья осины дрожат на ветру, словно танцуют. Вот эта дрожь и есть правда, и так же, в такт, вибрирует в душе вечное снова-оживание привычного, вечный переход к правде, которая всегда нова и свежа, как в первый день творения, в синеве между кронами сумрачных елей, ярче и ярче, — и вот торжество, радость, простор. А там — горизонт, далекие бронзово-синие холмы, колокольня, выхваченная из утренней мглы снопом солнечных лучей, и когда небо так распахивается, правда вдруг прячется — за рваной пеленой облаков, в тайном сумраке души, опять не то, не здесь, не сейчас, — самое сейчашнее чувство выманивает за границы реального, восставая против своих же открытий.
То, что я пишу сейчас, и есть правда. Находя себя, находишь эту правду, ускользающую, как птица, которая оставляет гнездо. Быть собой — быть верным этой неверности, всегда говорящей “не то”. Сейчас и потом, здесь и далеко, стоять лицом к восходящему солнцу и смотреть взглядом, который творит все новое.
